Вспоминая тетю Лизу (продолжение)

Поводом для написания предлагаемой читателю вещи после послужил комментарий пользователя Goyim, цитирую:

«Для меня неумного-красивого прошу расшифровать сюжет рассказа - кому конкретно принадлежала фраза?( Что б я тоже мог посмеяться. ) Старшему коллеге? Роженице? Вариант того принадлежала Господу Богуустами младенца в принципе может вызвать стрессовое состояние.»

Этот коммент вначале вызвал у меня, как, кстати, и у Азау, недоумение, но его ответ на ее вопрос (-Которая? - Голову оторвешь, валух), был воспринят мной с досадой и восторгом одновременно.

Блестящая мысль! Разве что с одной оговоркой: роженица исключается – вряд ли ее тянули за голову, и вряд ли она беспокоилась о чьей бы то ни было голове во время родов: йæхи сӕр уынгӕджы уыд. Жаль, очень жаль, что эта мысль самому мне не пришла в голову, ибо она давала автору возможность нового сюжетного хода, который органично бы вписался в этюд о Лизе Григорьевне, тем более я был очевидцем и участником, практически, подобного случая.

Но… придется здесь и сейчас: чуть более двух лет я работал советником главы городской администрации, но, так как он в моих советах не нуждался, мне был предоставлен свободный график работы. И пишу об этом потому, что подобный график позволял, чуть ли не ежедневно, приходить к Алану и общаться не только с близкой и дорогой мне семьей, но и с не менее близкими и дорогими людьми: Славиком, Бужуком, Хсаром, Владом… да разве всех перечислишь!

В один летний день решил вновь навестить моего друга. За домом у них маленький садик, в котором росла роскошная черешня, за черешней уютная кирпичная времянка, за времянкой стол, на котором всегда стоял магнитофон. Алан постоянно находился там, слушая музыку, и никогда от нее не уставал! Даже свои труды он писал под музыку – под свои любимые Бонварон, Зармон, шансон…

И в этот день та же картина – звучит музыка, за времянкой он, естественно меня не видит, а из-за музыки не слышит, как я разговариваю с тетей Лизой, сидящей на лавочке под окнами. К черешне приставлена лестница. Спрашиваю тетю Лизу:

- Сорвать вам черешню?

- Сорви, если не ленишься.

Поднялся на дерево и собираю в пакет крупные, матово-яркие, созревшие черешенки. Собираю, но и на землю попадало много. Смотрю – идет Алан. И он не знает что я на дереве. Он вообще не знает , что я у них нахожусь. Наверх не посмотрел, а ягоды на земле невозможно было не заметить. Он нагнулся и начал собирать их в ладонь. Я ему сверху:

- Бон хорз, Алан.

Невозможно описать словами его реакцию на мое приветствие, -  это надо было видеть. Алан в полусогнутом положении на несколько секунд застыл, затем растянулся на земле и стал причитать междометием: ой, ой, ой…

Забегая вперед, скажу: когда, позднее, тетя Лиза спросила его:

- Шы кодтай, шы, мæ лæппу? – Алан ответил:

- Афтӕ мӕм фӕкаст, шыма мæмХуышау Леойы хъӕлӕсӕй ражырдта.

А я откуда знал, что ему так показалось? И что сказал такого, от чего он улегся на землю? Всего-навсего «Бон хорз». Поэтому, встревоженный такой его реакцией, спросил:

- Да Хуышаумӕ скӕс, Алан, шы каныс?

Алан, даже не дослушав до конца вопрос, уже после «да Хуышаумӕ скӕс», сменил междометие «ой» на фонему «У» и тянуууул ее столь долго, что я, боясь, как бы он не надорвался, соскочил с лестницы и помог ему обрести душевное спокойствие.

Надо же было такому случиться: уже после приветствия Алан подумал, что с ним заговорил Хуышау, а затем потребовал взглянуть на Него. Но я при чем, что он так подумал? Я же обязан был, как заботливый друг, обеспокоенный подобной его реакцией, спросить, что с ним, с высоты дерева. А откуда я должен был спросить? Где находился , оттуда и спросил. Находился, так сказать, выше. А ему показалось Свыше, но я то, я то при чем? Эх, знать бы мне тогда, что он принял меня за Создателя! Что бы я сделал? Я, войдя в образ (не зря же Он создавал меня по своему образу), не преминул бы призвать его к ответу:

- Покайся в грехах своих, сын мой.

Но хорошо, что этого не произошло, ибо их перечисление, возможно, или, скорее всего, утомило бы читателя.  А, возможно, и вовсе нет. Эта процедура ожидает и Аланаи всех нас, и я убежден абсолютно: и Алан, и все его друзья, и все почитатели сайта Aranzeld достойно ее пройдут через многие-многие лета и десятилетия.

Заканчиваю. Спустя некоторое время после этого случая спрашиваю Алана:

- Аланушка, Богу что, больше нехрен делать, как приземлиться на вашу черешню и заговорить с тобой?

- Ты же знаешь, Лео, что неисповедимы пути Господнии чудны дела его. Но одно никогда не прощу себе: как я мог принять сатану за Бога.

Вот как, на мой взгляд, органично вписался бы этот сюжет в рассказ о тете Лизе, замечательной женщине, подарившей осетинской словесности и мировой науке двух гениев.

P.S. Если данная вещь кому либо понравится, и Goyim не будет возражать, прошу считать меня его соавтором.

И еще: Бон хорз, Иваныч! Ты поаккуратней насчет моей писанины, а то могу и нос задрать. С трудом удерживаюсь.